[esmy07]

Вообщем, так.
Из сумбурнейших записей что-либо понять сложно, поэтому лучше их не делать.
А если попадаешь в интернет раз в неделю, смысла нет и подавно.
Поэтому я на время вас бросаю, хотя, собственно, по частоте посещения сайта это и так было видно.
Не знаю, скоро ли у меня опять появится интернет, но обещаю, что он появится.
А, да, еще чуть не забыла.
Если вдруг кому интересно, ниже подборка, которую я отправила на конкурс молодых писателей. Не знаю, что из этого выйдет, особенно ничего не жду, но попробовать интересно. *осторожно, там очень много - 9 страниц стихи и 5 страниц проза*
Всем всяческих успехов и т.д., и т.п.!
Стихи:
Синица
Надо мной пролетела синица,
В ее песне, я знаю, поется,
Что знакомые видела лица,
Что вернуться обратно клянется.
Ты дарила всем песню свою,
Желтогрудая птица-синица,
Я тебе обещанье даю –
Буду следом за песней стремиться.
А пока еще, день ото дня,
Я живу лишь пустыми мечтами
И хочу, чтобы ты про меня
Вспоминала за облаками…


С тобой
Я здесь, я рядом, я с тобой,
Если ты меня любишь – просто коснись рукой!

Тебе сейчас нелегко,
Не думай, что я не знаю,
Захочешь – отдам все тепло,
С тобой о весне помечтаю…

А хочешь – в глаза лишь взгляни,
Всегда найдешь в них покой,
Мою руку покрепче сожми –
Я рядом, я здесь, я с тобой!

Позволь мне тебя целовать
Всю ночь напролет до утра,
Позволь мне тебя обнять,
Забыться с тобой навсегда…

А ты, милый мой, забери
Мое тело, мою душу, любовь –
Мне они все равно не нужны,
Я рядом, я здесь, я с тобой!


PARIS, PARIS…
1)Ну, здравствуй, здравствуй, Париж!
Кофе, круассан,
Риволи, розы зимой,
Un p’tit verre du vin,
Tour Eiffel под ночною звездой…
Ну, здравствуй, здравствуй, Париж!
Salut, salut, mon Paris!
Ситэ, антидепрессант,
Улыбки, радость, смех,
Нулевой километр, Нотр-Дам,
Boulangeries на улочках всех…
Salut, salut, mon Paris!
Bonsoir, bonsoir, cher ami!
Чайки, мосты через Сену,
Площади и провода,
В Ля Дефанс памятник венам,
Школа танца уже навсегда…
Bonsoir, bonsoir, cher ami!
Ну, здравствуй, здравствуй, Париж!
Не спавшие ночью глаза,
Поцелуи, Монмартр, тепло,
Любовь, нервы, надежда, слеза –
Просто город… город – и все!
Это он, он… Париж!..

2)Бежит неосторожно по моему плечу
Холодная крещенская вода,
Поставь бемоль к скрипичному ключу
И ты услышишь фа-мажор тогда.
Меня разбудит талая вода,
Как слеза пробежит по щеке,
Я вернусь к твоим берегам
В бессознательном мутном сне.
Я на Святках ни разу не гадала
Ни на будущее, ни на жениха,
В эти ночи о тебе я мечтала
И живую воду пила…

3)Странный яркий свет струится из окошка,
Я тебя ревную к кабаре немножко,
К птицам и туристам, к утренней звезде,
К капелькам дождя, к утренней росе…
Я хочу, чтобы ночью ты нежно меня позвал,
Обнял бы неосторожно и так же поцеловал…
Наутро красавица-Сена расстаться б заставила нас,
Ведь так происходит со всеми, особенно в первый раз…
Со всеми, кто опьянен твоей красотой и коварством,
Со всеми, кто на всю жизнь запомнит минутную ласку,
И с той, что уйдет навеки, и с оставшейся навсегда
Все происходит, как в сказке – полнолуние, ты и она…
Но, ты знаешь, время пришло и теперь я должна уезжать,
Дни короткого счастья с тобой буду часто я вспоминать,
И, вернувшись домой, я сквозь слезы негромко скажу:
«Мой Париж, мое солнышко, радость… жди меня, прошу…»


Бесшумно
Коснусь твоих пальцев своей рукой,
Непривычная, но и не новая клетка.
Камни летят вниз по мостовой,
А я сомневаюсь, пустая кокетка.

Я повернусь и взгляну на тебя,
Тело наполнит странная тяжесть.
Я не люблю стихи. Немая петля
Вьется змеей, возвращает мне слабость.

Лучиком солнца улыбнется мне день,
Но пустота ничего не оставит.
И вдруг – тишина. Твой стих, словно тень,
Растает бесшумно. И нас вдруг не станет.


Мать и дочь
Они заключили в объятья друг друга,
Одной только семь, а другой – тридцать пять,
Они лишь вдвоем в центре этого круга,
Они – любовь с бездной, они – дочь и мать.

Из их карих глаз капают слезы,
Слезы счастья, когда хочешь все отдать.
У младшей в слезинках растворяются грезы...
Они – счастье с болью, они – дочь и мать.

Их белые платья на черном фоне
Слились, лиц не разобрать...
Время остановилось в опустевшем доме,
Они – ангел с тьмою, они – дочь и мать.

Они – друг для друга, они – пустота,
Одна – часть другой, а другая – ничья,
Они друг для друга, забывая себя,
Они – Вселенная... Они – дочь и мать.


Лето
Ты помнишь прошлое лето,
Такое холодно-дождливое,
Когда почти не было света,
Лишь улыбки ромашек лживые?

Стихотворные строки ложились
Каймой тонкой на нотный листок.
Домой ко мне муза явилась,
Погостить решила чуток.

И я чувствовала кого-то рядом,
Кого-то за своей спиной.
Того, кто одним лишь взглядом
Сделал солнце слепым пятном.

Это солнце, оно ведь было,
Была ведь Волга, тепло...
Это солнце меня бы убило,
Обернись я через плечо.

Ты помнишь прошлое лето,
Такое устало-тоскливое?
Не помнишь? Оно есть еще где-то,
Оно вернется, дождливое.


Любовь
Любовь смиренна и проста,
Любовь чиста и вдохновенна,
И истинна она смиренна,
Любовь берет лишь от себя.

Любовь без страсти, без обид,
Под голос ангела и только,
Какую описал Кандид,
Какой не знает век наш бойкий.

Любовь – правитель всех дорог,
Любовь воистину красива.
Любовь преподнесла урок,
Тем, кто не выучил – простила.

Любовь – надежда, искупитель,
И смысл, сила, избавитель
От всех людских забот и бед,
Любовь спокойна, любовь – свет.


Маленький принц
По дороге тихой, безлюдной,
Под последней ночною звездой,
За рассветом, в курточке скудной,
Бредет мальчик – одинокий, босой…

Он прошел уже горы и реки,
Миллионы еще их пройдет,
За единственной розой на свете
Океаны он переплывет!

Приручил он лисицу и волка,
Не боится дикой змеи.
Чего хочет – не знает сам толком,
Но он ищет новую жизнь.

Рядом с ним его белый барашек
В коробке сидит, как всегда,
И он все-таки знает, как же
Слона глотает удав.

А взрослые не понимают,
Ищут логики – что с них взять?
Они деньги свои считают,
Совсем забывают мечтать…

И никто не верит в проблемы
На далекой планете его,
Все смеются, все повзрослели,
Что им до него одного?

И он одиноко ступает
По песку, по морю, по льду...
Он способен любить. Он растает,
Поймав бабочку налету…


На карте звездного неба
Я увидела тебя на карте звездного неба,
Между Южным Крестом и Полярной звездой,
Я увидела тебя с питомцами Феба
И снова научилась любоваться луной.

Теплом, как твое, не обладает
Ни Орион, ни Орфей.
Ты маг или фокусник – я не знаю,
Но ты все равно всех теплей.

Мы встретились. Не на земле,
А там, в другом мире в астрале.
Пусть говорят, что все этого нет,
Твои руки моих касались.

Это безумие, но...
Сегодня луна в Водолее.
И мне вдруг стало смешно –
Реальный друг из другой Вселенной.


Напряжение
Напряжение в воздухе, как в проводах,
Мерный стук каблуков – ты идешь вдоль балкона.
Внизу люди. В твоих черных глазах
Колышется море их криков и стонов.

На стене бьют часы, еще только десять,
А ты уже смотришь, не открывая глаз.
На страшном суде, сколько ты будешь весить,
Сколько стоит от рая отказ?

По твоим кулакам ползут капельки крови,
И бьются о землю беззвучной тоской.
Ты поднимаешь тонкие брови.
Открываешь глаза. Беглый взгляд над толпой.

И наверх. На купол бездонный, железный.
Мутация завершена.
Швы на этих пластинах задержат
Твою бледную руку, где был кинжал.

Но кинжальчик упал. На вытертых струнах
Тяжело ты сыграла последний аккорд.
Вновь пошла на балкон. Ты гадала на рунах,
Что удержишь небо еще целый год.

Но поздно. Подняла правую руку.
Развернула к виску пистолет.
И нажала курок.
И небо упало.
Для тебя – теперь все.
А завтра – рассвет.


Наши дети
Голодные, на сырой земле,
Сидят под деревом в марте месяце,
В куртках легких, с ветром в голове,
Они не раз пытались повеситься.

Мы о них говорим, как о чем-то ничтожном,
Показываем пальцем, звонко смеясь.
Мы их ненавидим. Ненавидим за то лишь,
Что мы не сумели их воспитать.

Это дети войны, убийств и насилия,
Дети нашей любви, развращенной бессилием,
Дети Марса, Юпитера, Солнца и звезд,
Дети цинизма и последних слез.

Они – дети нашей планеты, нашей страны,
Это наши дети, дети нашей вины.
Отборосы истории, мусор человека,
Они – дети двадцать первого века.


***
Пахнет скошенной травой,
Звездами на мутном небе,
Розмарином, лебедой
И легендами о Фебе.

У крыльца стоит малина,
Три корзины с верхом полных,
И бидоны под рябиной
С молоком парным, теплым.

Вдалеке бежит ручей,
Даже ночью не смолкает,
А сова кричит: «Эгей!»
И все снова засыпает.

Пахнет розмарином. Колкой,
Свежескошенной травой.
“Viva!” - тонкой гравировкой
Сложились звезды над луной.


Письмо
Я совсем перестала спать
И уже не могу не любить,
Ты прежней помог мне стать
И безумство сумел упразднить…
Я знаю, все хорошо,
Я знаю, меня ты любишь,
Но сейчас ты не здесь, не со мной
Вдруг рядом ты больше не будешь?
В эту туманную ночь
Пойду за порог я без куртки,
Ты же знаешь, я осени дочь,
Мороз не страшен моей фигурке…
И меня обнимет туман,
А я вспомню вновь о тебе,
Устав от любовных драм,
Хочу покориться судьбе…
Ведь я чувствую, судьба моя – ты,
И от ада ты спас, и от рая,
Муза песни, счастья, весны
С тобою ко мне прилетает!
И мне сразу хочется петь,
И я снова пишу стихи,
Я сама согласилась стереть
Все до вечера, где я и ты!
Я не знала, как это сказать,
Долго мучилась, сочиняла…
Оказалось, что проще писать,
«Я люблю тебя!» - написала.
P.S. Не мне одной здесь не спится,
Всюду в окнах яркий свет,
Но лишь мне мог почудиться
Сквозь туман ты…


***
Поставь мое имя
В прошедшее время,
Верни мое имя
В холодные сени.

Я там обитаю,
Мой бывший, ты знаешь,
Лишь я позову тебя -
Ты прилетаешь.

Поставь мое имя
В прошедшее время,
Закрой мое имя
Щеколдой неверной.

Холодные руки
Дрожать перестанут,
Забудь мое имя,
Хуже не станет.


Распятие зажму я в кулачке
Распятие зажму я в кулачке,
Взгляну на небо и заплачу снова…
Потом пойду по выжженной траве,
Босые ноги не сдержать оковам.

Распятие зажму я в кулачке
И засмеюсь над собственной слезою.
Лет через сто вернусь я птицею к тебе,
Хоть ты меня забудешь, Бог с тобою!

Распятие зажму я в кулачке,
Христос, прошу, спаси и сохрани!
Последнюю надежду я удержу в руке,
И вера будет за собой меня вести.

Распятие зажму я в кулачке,
Молитву, может быть, я дочитаю.
-Но почему? – вы спросите в конце.
Я улыбнусь, но промолчу. Слезинки тают...


***
Хочется просто вдруг упасть на пол,
Слушать реп и лежать всю ночь на ковре,
И мысли, сплетаясь, унесутся куда-то,
Подобно непопавшей в сердце стреле.

Хочется снова петь песни о счастье,
Взять скрипку и заиграть в тишине.
И улыбнуться, так же, как раньше,
Как я улыбалась тогда, в январе.

Хочется снова признать свою слабость,
Заплакать, когда почувствуешь боль.
Слезы и беспричинная радость,
Я устала скрывать, что творится со мной!

Хочется снова клавиш коснуться,
Станцевать на последок разочек фламенко.
Хочется... поскорее проснуться.
И убежать. Далеко. За край света.


Цвет
Цвет твоей кожи темней моего,
Но взгляд устремлен также на тучи.
Все эти слова – но для чего?
Не знаком твой язык щемяще-жгучий.

Цвет ладоней твоих светлей моего,
Но держишь рукой ты меня за запястье,
Я тебя чувствую… Не комильфо?
Есть правила, чтоб уничтожить их страстью.

Глаза твои чуть ярче моих,
Но в них отражается солнечный блик,
Которого нет, и этот псих,
Который придумал нам солнце на миг.

Твое небо гораздо жарче моего,
Но кровь в нас кипит одинаково рьяно.
Из всех этих слов ты не поймешь ничего,
А гроза их убьет своим выстрелом пьяным.


***
Я запуталась. Все очень просто.
Все недопустимо смешно.
Река потеряла вдруг русло
И вышла из берегов.

И все же, зачем мне так грустно?
Ведь не сдавлена болью рука,
Я на воле, но странное чувство...
Чувство страха, что не знает конца.

А за окном ночь и праздник, а за окном весна,
А в комнате лишь запах гари, струйка дыма у потолка.

Больно? Нет. Уже не жалею,
Мне просто нельзя жалеть.
Я теплом своих рук не согрею,
Кого могла бы согреть.


Рыцарь
Когда мой взгляд остановился,
Когда я перестала ждать,
Прекрасный белый рыцарь появился,
Забрал меня с собой и научил мечтать.

Забрал в прекрасный замок, замок света,
Построенный умелым зодчим в облаках.
И, улыбаясь, он ушел, а мне оставил лето
В записках, разговорах и часах.

Уж третий год пошел, а его нет все,
И слуги в замке говорят одно:
«Он вновь вернется, просто верьте в это,
Он обещал, так, значит, суждено».


Проза:
Боль
Это было утро где-то в середине марта. Солнце еще не встало, но месяц уже опустился за гору. Город еще спал. Город. Достаточно провинциальный, но большой. Миллионный.
Там было много домов. Разных. И в одном из этих домов, в одной из его квартир, в самой уютной комнатке, ровно в 5:34 прозвонил будильник.
Она открыла глаза. Сразу же, при первом звуке. И тут же закрыла снова, не выключая будильник. Она тяжело вздохнула, вспоминая вчерашний день, и, по-прежнему не глядя, на ощупь, все-таки выключила будильник. Она опять открыла глаза и села, устало глядя перед собой и сжимая в руках скомканное одеяло.
У нее была большая кровать. Двуспальная. Впрочем, в комнате больше ничего не было – только стул стоял напротив кровати, около окна. Окна, на котором никогда не закрывались шторы. Она не позволяла никому к ним прикасаться. Она говорила, что любит смотреть на небо, но из-за крыши не было видно ни единого кусочка неба. Тогда она говорила, что они напоминают о тех далеких городах, где со времен испанского владычества никто не закрывает штор. Тогда все обычно просто пожимали плечами и уходили. И, наверное, были правы.
Она швырнула одеяло в сторону и встала. Ее длинные волосы растрепались, спутались и сплелись с черными ресницами каким-то невообразимым образом. Накинув на плечи халат, Она откинула волосы назад.
Дом еще спал. Она прошла босыми ногами в соседнюю комнату. Отсюда был виден рассвет. Как, впрочем, и закат. Здесь спали ее родители.
Она даже не взглянула на них - они спали как дети, Она прекрасно знала это и так. Она подошла к окну. Ее глаза вдруг наполнились сиянием, как у счастливой. Она смотрела на закат и шептала что-то. Молитву. Заклинание. Просьбу. Приказ.
Закончив, Она перекрестилась, но не поклонилась. Она лишь гордо взглянула на небо и сказала: «Прошу», словно бы разговаривала с равным.
Она всегда относилась так к высшим силам. Она считала, что поклоны, иконы, крестики и прочие земные атрибуты только мешают истиной вере. Потому что они придуманы людьми. Она была христианкой, полностью отрицавшей существование православной и католической церквей, как, впрочем, и любых других. Если Бог один и я в Него верую, значит можно заходить в любой храм – православный, католический, буддистский…
Она резко развернулась и взглянула на своих родителей. Их лиц не было видно, они были с головой накрыты одеялом.
-Если бы я только могла больше никогда не видеть вас… - прошептала Она на ухо матери, поправляя подушку.
Затем Она вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Ее дыхание было бесшумно, на лице не было ни малейшей эмоции. Только напряженность.
Она прошла на кухню, включила чайник и села за стол. За серый, низкий стол. Здесь стояла фотография. Черно-белая фотография мужчины лет тридцати. Она улыбнулась фотографии, но через долю секунды Ее лицо снова стало бесстрастно-напряженным. Она видела его каждый день и каждый день хотела жить. Но не могла найти для этого сил.
Она взглянула на календарь.
-Пост… - шепотом произнесла Она. - Надо чем-нибудь позавтракать, а то день не переживу.
В чайнике что-то щелкнуло, он докипел, и Она, очнувшись от своих мыслей, насыпала в чашку две ложки растворимого кофе и залила их крутым кипятком. Открыв холодильник, Она вдруг поняла, что не может видеть еду. Она снова села за стол. Пока кофе стыл, Она вслушивалась в тишину. Вдруг что-то прорезало Ее слух. Это была капля воды. На кухне протекал кран.
Этот кран стал для Нее «яблоком раздора». Вчера Она в слезах доказывала родителям, что это нельзя так оставлять, что в Африке из-за недостатка пресной воды каждые две минуты умирает человек. Над ней смеялись. Ей говорили: «Лучше думай про учебу, тебе университет закончить надо, что тебе до каких-то людей, которых ты не знаешь?..» Она сказала, что живет в одной квартире с убийцами. Над ней снова засмеялись.
-Вы сейчас едите курицу. А если б это была курица, которую вы вырастили, вы бы смогли ее съесть? А чем одна курица от другой, чем один человек отличается от другого?
Она тряхнула головой, отгоняя воспоминания. Капля воды снова упала, и Она вздрогнула. Она сделала крупный глоток кофе и снова взглянула на мужчину на фотографии.
-Если бы ты только знал, как я тебя ненавижу! – сказала Она ему и усмехнулась. Усмешки были ее лекарством от жизни.
Ее взгляд остановился на фоторамке. Она была украшена бабочками и ангелами, а внизу было нацарапано: “Memento morre”.
-Скажи, почему ты не возвращаешься? – в полный голос спросила Она у фотографии.
Допив кофе, Она быстро умылась. Капли воды текли по ее лицу, словно слезы, но на этом лице не могло быть слез. Они уже давно кончились.
Она вернулась в свою комнату и принялась одеваться. Яркая оранжевая юбка, вязаный свитер… Она произвела над собой неимоверное усилие и улыбнулась своему отражению в зеркале.
Она вдруг вспомнила того, кто пару дней назад целовал эти губы. Ей вдруг показалось, что что-то не так, что этого быть не должно… Ее лицо было спокойно. В кухне снова упала капля воды.
Она зашла на кухню и ударила по крану. Затем Она еще раз взглянула на фотографию.
Она жила так уже полтора года.
-Я устала. У меня нет больше сил. Не возвращайся. Лучше забери меня.
Она говорила бесстрастнее и спокойнее, чем любой священник. Казалось, Она даже не моргала.
Вдруг позади Нее послышались шаги. Это была Ее мать.
-Мы спим! – рявкнула она. – Не шуми тут!
-Спите? – издевательски улыбнулась Она. – А я тут схожу с ума. Впрочем, я же понимаю, вам важнее поспать…
Не слыша больше ничего, Она выскользнула из кухни, и через пару секунд послышался громкий удар двери. При этом глаза ее были также пусты.
Уже в коридоре Она вытащила из французской фирменной сумочки большой серый платок. Она всегда покрывала голову им. Не так, как покрывают ее мусульмане, а как-то особенно, по-своему, и всегда. Она считала, что если показывать миру все, что у тебя есть, ты перестанешь быть личностью, поэтому Она прятала свои длинные волосы. Люди не понимали, а ей было плевать.
Она вызвала лифт. Когда он наконец пришел, Она снова улыбалась совершенно наигранной улыбкой.
Она зашла в лифт. Она думала о том, что мир таких не любит. Таких, как Она. И, наверно, правильно, думала Она. За что любить лицемеров, кричащих на родителей, но подающих милостыню? Это был один из тех немногих вопросов, еще возникавших иногда в Ее голове. Чаще же всего Она не думала ни о чем.
Лифт остановился. Она вышла на улицу. Весенний воздух, как яд, наполнил Ее легкие. С крыши упала капля воды. Она по привычке вздрогнула, – Ее преследовал текущий кран.
-Сейчас ведь кому-то плохо… может, даже хуже, чем мне… - негромко произнесла Она.
Ей было неохота идти до светофора, и Она начала переходить дорогу прямо рядом с домом. Дойдя до середины, Она решила переждать, пока проедет очередная машина. Она случайно обернулась и увидела краем глаза, как с верхних этажей Ее дома что-то падает. Фотография. В рамке. Она так думала. Ее лицо исказилось от дикой и безумной боли.
-Забери меня… - шепнула Она и упала в обморок.
В этот самый момент там проезжала машина.
***
Как потом выяснило следствие, эта "фотография" была тоненькой брошюркой о вреде курения, которую ветром вынесло из окна этажом ниже и подъездом правее. Ее смерть посчитали самоубийством. Ее даже не отпели.


Кофе и два кубика сахара
Он шел по Риволи, Он был одет в строгий белый костюм, на шее был красный шарф, а на ногах – черные лакированные ботинки. Его звали Жиль. Это кучерявый брюнет с карими глазами и золотистым цветом кожи. Он был спокоен, счастлив и доволен жизнью. На его лице играла приветливая улыбка, а в глазах сияла жажда новой деятельности. Жиль был абсолютно счастливым человеком, идущим на работу. Точнее, абсолютно счастливым французом. Именно тем французом, который живет в центре Парижа, растит деревья на крыше своего дома и каждое утро в то время, когда туристы еще спят, выпивает чашечку кофе с круассаном, просматривая утреннюю газету, желательно на самых дорогих местах в кафе на улице.
Именно так он и сделал – самые дорогие места в самом дорогом кафе у Лувра.
У дверей Жиля встретил официант-афрофранцуз. Его голос оказался мягким и бархатистым.
-Доброе утро, Джонни, - сказал ему Жиль.
-Доброе утро, месье! Как дела? – учтиво произнес Джонни.
-Спасибо, мне как обычно принесешь?
-Конечно, месье.
Жиль улыбнулся дежурной улыбкой и устроился на плетеном кресле. Его взгляд следил за происходящим на улице: за людьми, за редкими машинами…
Пару минут спустя Джонни принес заказ.
-Да, спасибо, - улыбнулся все той же улыбкой Жиль, - Подожди, не уходи, я сразу расплачусь.
Он вынул из портмоне пятьдесят евро и протянул их Джонни.
-Сдачу оставь себе; хорошего дня!
Джонни ответил что-то вроде «спасибо, и Вам удачи» и поспешно удалился.
Жиль взглянул на свой заказ. Круассан и кофе. Кофе… Он кинул туда два кубика сахара и усмехнулся. Он вдруг вспомнил, как все это начиналось.
Утро. Двадцатый округ. Черный кофе без сахара.
Он сидел у барной стойки. Тогда его еще звали Марк. Он всего месяц назад приехал в Париж из США. Здесь программисты больше нужны. По-крайней мере, он так думал.
Ему было 25. Он любил кофе и всегда пил его без сахара. Так вкус натуральнее и мозги лучше работают. А мозги ему были нужны, ведь он собирался работать в Ля Дефанс. Этому и были посвящены его мысли в то утро. Марк очень хотел быть «настоящим французом», поэтому каждый день он сидел здесь перед работой, пытаясь наслаждаться жизнью. Но обычно это не получалось, потому что его мысли полностью занимала работа, компьютеры и то, как же дальше прожить в незнакомой стране, в незнакомой стране, без денег, без постоянной и хоть сколько-нибудь прибыльной работы и без жилья. Он судорожно отпил еще кофе.
Вдруг дверь кафе отворилась и внутрь зашла молодая девушка. На ней были джинсы и легкая яркая маечка. На голове – копна рыжих волос, зацепленных сиреневой заколкой. У нее были четкие, немного резкие, черты лица, яркие карие глаза и спортивная фигура.
-Всем доброе утро! – крикнула она из дверей.
Все присутствующие заулыбались. Только Марк не среагировал на ее появление, его слишком занимали подсчеты текущих доходов-расходов.
Девушку подошла к стойке.
-Привет, - сказала она Марку – Ты по-французски говоришь?
Он, поперхнувшись, поднял на нее глаза.
-Да…
-Можно? – она взглядом указала на стул рядом с ним.
-Да, конечно…
-Как дела? – спросила девушка, присаживаясь.
-Нормально… - прохрипел Марк, все еще не понимая в чем дело.
-Прости, я не представилась. Меня зовут Жанна, я из Периньяна. А ты откуда? И как тебя зовут?
-Меня зовут Марк, я американец… Не хочу показаться грубым, но… почему ты заговорила со мной?
-Ну, я сидела на улице, пила кофе и случайно увидела, что ты сидишь тут, одинокий, грустный… Тебя это смущает? – улыбнулась Жанна.
Марк невольно заулыбался, но ничего не ответил.
-А ты тоже кофе любишь? – спросила Жанна, увидев перед ним пять пустых чашек.
-Да, - не успевая оправиться, ответил он.
-Знаешь, это странно, но… мне показалось, что я должна к тебе подойти и поговорить… я почувствовала, что у нас есть что-то общее… что я упускаю что-то очень важное… К тому же все равно скучно сидеть в одиночестве.
Казалось, она просто не может не улыбаться.
-Ты хочешь общаться, - подвел итог Марк, - Я не против. Но расскажи сначала о себе.
-Мне 18. Учусь в Сорбонне на архитектора. Полгода назад приехала сюда из солнечного города Периньяна. Занимаюсь паркуром с десяти лет. И безумной любовью люблю кофе, - она звонко засмеялась. – Теперь ты рассказывай.
-Я из США, штат Колорадо. Отучился на программиста, приехал в Париж около месяца назад с надеждой работать в Ля Дефанс. Мне, кстати, 25.
Девушку, судя по всему, разница в возрасте волновала не слишком сильно. Она молча разглядывала его.
-А ты похожа на Жанну Д’Арк, - заметил вдруг Марк. «Что я говорю? Кто эта девчонка?» - крутилось в его голове. Но, бросив беглый взгляд на ее рыжие волосы и многочисленные фенечки, неожиданно даже для себя самого, Марк заулыбался.
-Да, поэтому меня и назвали Жанной, - беспечно улыбнувшись, чуть покраснела она, - А ты кофе пьешь с сахаром?
-Нет, конечно. Ведь кофе с сахаром теряет свой истинный вкус и полезные свойства.
-А как же радость жизни?
-Не понимаю, о чем ты.
-Смотри, мы живем для того, чтобы радоваться. Иначе в чем смысл? Я пью кофе, и пусть от этого мой мозг не заработает лучше, но я ведь радуюсь! Я наслаждаюсь мгновеньем здесь и сейчас! И пусть я живу в университетском общежитии, пусть у меня нет денег, но… Остановись мгновенье, ты прекрасно! Здесь и сейчас! Вдумайся, мы живы! Сколько гордости и радости в этих словах! А ведь нас просто могло бы не быть!..
Она взглянула своими красивыми карими глазами в его удивленно-восхищенные глаза.
-Ладно, мне нужно ехать в университет… - она быстро написала 12 цифр на салфетке. – Это мой номер. Думаю, нам стоит еще пообщаться. Звони, если хочешь. Буду рада!
Она махнула ручкой и испарилась. А Марк… он остался сидеть там в одиночестве. И долго думал над ее словами. У него было какое-то странное ощущение. Как будто все не так, как должно быть. Или до этого все было не так, как должно быть. Он и сам не понимал, как ему в голову приходили такие мысли. Он вдруг перестал понимать себя. Он думал. И, наконец, заказал еще кофе. И положил туда два кубика сахара.
А через пару дней, подготовив резюме, решил попытаться устроиться в Ля Дефанс. Не прошло и недели, как ему пришло согласие!
Он заметил за собой привычку ходить каждое утро в то кафе и пить там кофе. Жанна оказалась права, как бы парадоксально это для него не звучало.
Однажды он встретил ее там.
-Привет. Почему не звонишь? Не хочешь общаться или просто времени нет? – дежурно улыбнулась она.
-Я оставил твой номер тогда кафе…
-Это не страшно. Видишь, мы встретились снова. Сколько прошло с той встречи? Месяц?
Он ожидал чего угодно – поджатых губ, обиженного выражения лица, - но никак не такого ответа.
-Почти три.
-Три? Уже? А ты обо мне вспоминал?
-Да. И не раз. Я… я устроился в Ля Дефанс… благодаря тебе! – Марк и сам не знал зачем сказал это. Но менять что-то было уже поздно.
«Она точно не такая, как все. И что говорю?» - вдруг в его голове все вернулось на свои места, как и было раньше, но у него появилось единственное желание – прогнать все эти мысли.
-Значит, ты перестал думать о несправедливости мира и начал пить кофе с сахаром?
Он с трудом кивнул и выдавил из себя сдавленную улыбку.
-Пошли, - улыбнулась она, – Поехали в центр, погуляем… Что сидеть здесь? – она взяла его за руку и потянула за собой. Он засмеялся. Наверное, впервые в жизни.
Они гуляли вдоль берегов Сены весь день. На следующий день он ей позвонил. И через день тоже. Спустя полгода Марк взял имя Жиль и открыл свою компанию J&J, а еще через три месяца, когда J&J уже была очень успешной, они отыграли свадьбу.
Он надкусил круассан и сделал глоток кофе. Ему нравилось вспоминать эту историю. Он называл свою Жанну Орлеанской Девой. Она была младше его на семь лет, но именно она заставила его поверить в судьбу, в жизнь и в любовь. И в пользу кофе с сахаром.


Разговоры с Музой
Она пришла ко мне ночью. Я думала, что это сон. На ней был причудливый для нашего времени наряд: темно-синяя юбка до пола, грудь и руки был замотаны бесчисленным количеством шалей также синего и черного цветов. Голова покрыта черным платком, глаз, да и лица вообще, видно не было. Только… у нее был очень красивый и милый носик. Порой его можно было различить на фоне темной фигуры. Ее фигура совершенно точно не была фигурой модели или актрисы. Все в ней – походка, осанка, стук каблучков – чем-то незримым напоминало Анну Андреевну Ахматову. Ее звали Муза.
-Ты влюбилась, - сказала она, не поднимая глаз и не двигаясь, - Пиши.
Я не успела спросить, что я должна писать, как она принялась нашептывать какие-то слова. Вроде бы, они и были русскими, но я не могла понять их смысла, логики, последовательности… Я не могла понять чего бы то ни было! Не включая свет, я наощупь нашла листок бумаги и ручку.
Ее голос вдруг стал таким теплым, нежным… голосом влюбленной… Показалось, что Муза вдруг помолодела. Слова, произнесенные этими невидимыми, но все же прекрасными устами были волшебны.
Когда я все записала, она произнесла:
-Пиши, пиши… влюбляйся… - она усмехнулась где-то под капюшоном, - Я, на самом деле, очень требовательна к девушкам, к которым прихожу. Впрочем, ты еще чиста…
Я решительно ничего не понимала.
-А много людей понимают и принимают тебя? – спросила Муза. Я прекрасно знала, что решительно ни одного, это даже не заставляло меня раздумывать, но не успела я ответить, как она сказала:
-Можешь не отвечать. Я задаю вопросы только чтобы ты ответила на них самой себе, я же знаю все ответы. Таких людей нет. Потому что ты отличаешься от них. Поэтому я и пришла к тебе. Я буду приходить к тебе по ночам, мы будем говорить о… да обо всем! О любви, о жестокости, о смерти… Я буду диктовать тебе стишки… Почему так должно быть и откуда я беру эти стишки - тебе знать вовсе не обязательно. Запишешь и можешь делать с ними все, что хочешь. Они будут твоими. Я думаю, нам будет интересно вместе. Ты скоро привыкнешь ко мне.
И, шурша одеждам, Муза вышла на балкон. Я выскочила вслед за ней, но… на балконе было пусто. Я посмотрела вниз. Там бегала черная собака и лаяла на весь двор. Больше никого. И ничего…
Ее «еженочные» приходы были похожи на пытку. Всегда. Сначала я безумно боялась и сжималась где-то в углу комнаты, словно на меня собирается напасть дикий зверь. Потом привыкла и наши разговоры из серии «все обо всем» нередко продолжались до утра.
Я часто спрашивала, не могла бы она прийти в другой раз, и почему она приходит именно ко мне. Она в ответ лишь прислоняла палец к губам, и, хотя я не видела ее губ, я прекрасно знала, что она делает именно это.
Несколько раз я просила ее оставить меня в покое. Я падала в постель после тяжелого дня с одной мыслью – уснуть. Но приходила она. От ее голоса не спасали никакие наушники, а руки записывали все, что она говорила.
Когда я просила ее уйти, она усмехалась из-под своего капюшона.
Когда я говорила, что она издевается надо мной, она усмехалась из-под своего капюшона.
Когда я спрашивала, может ли ее видеть еще кто-то, она усмехалась из-под своего капюшона.
Когда я умоляла оставить меня, она усмехалась из-под своего капюшона.
Но однажды я сказала, что влюбилась. И что на этот раз это серьезно. И что мы с ним целовались. Мне даже показалось на какой-то момент, что я вижу ее глаза, большие и круглые, как будто она в панике или, еще хуже, злится.
Всю ночь я думала только о нем. Как и весь следующий день.
Прошла секунда или вечность, но Муза перестала приходить. Сразу после моего заявления.
Моя пытка закончилась. Началась новая. Я больше не пишу стихов.


Купальщицы
Жарким днем где-то в середине августа в чаще тропического леса на водопаде купались девушки. Кто-то нырял, кто-то стоял под брызгами воды, а кто-то просто загорал на берегу.
Так на еще невыгоревшей, но понемногу желтеющей траве, чуть поодаль сидели две девушки – одна совсем еще молоденькая, почти девочка, вторая, лет тридцати пяти на вид, держала в руках газету.
-Что говорят эти люди? – спросила молоденькая, ткнув пальцем в фотографию с заседания Россия-НАТО.
-Они говорят, что будет война, - ответила старшая и отложила газету в сторону.
-Да? А кто они вообще такие?
-Это президенты.
-А кто из них наш президент?
-Катя, ты зачем даешь девочке ложную информацию? Это не президенты, а представители стран, - воскликнула высокая светловолосая девушка, прежде так же загоравшая на траве, а теперь подобравшаяся к первым двум.
-Да? Ну пусть будет по-твоему, - улыбнулась Катя, - Как вода?
-Ничего. А вы еще не купались?
-Какое там купались, тут войну собираются устраивать! – вмешалась в разговор молоденькая.
-Как мило... – с сарказмом заметила свежепребывшая, - Хоть кто с кем воюет?
-Да не знаю, я так ничего и не поняла, - протянула Катя, - Там вроде какой-то конфликт у России и США. И те, и другие говорят, что не хотят войны, но, видимо, придется.
-Если все конфликты будут решаться путем войн, человечество скоро вымрет, - заметила в полголоса молоденькая.
-Что значит придется? – воскликнула третья.
-То и значит, Лил. Будут принуждать друг друга к миру войной, - ответила Катя.
-Бред какой...
Тут подошла еще одна девушка.
-Привет, девочки. Я слышала кусками ваш разговор. И мне очень интересно, кто изначально прав?
-Привет, Джейн! – улыбнулась Катя, - Ты знаешь, изначально, вроде, права Россия, но в Америке полнейшая дезинформация... А тебе почему это так интересно?
-Я американка.
Повисло напряженное молчание.
-О чем вы вообще говорите?! – не сдержалась наконец эмоциональная Лил, - Здесь нет американцев, французов, русских и прочих! Мы живем здесь все вместе уже третий год, ни разу не было никаких споров, для нас нет даже языковых барьеров! О чем вы, какая война?! Мы все живем вместе, мы все любим друг друга! Я – француженка по происхождению, но моя любимая страна США, Катя из Румынии, а любимая страна – Великобритания. Да если бы не эти дурацкие президенты или кто они там, войны бы никогда не было! Даже если бы у них она началась, у нас бы ее все равно не было!
-В смысле, не было? – после небольшой паузы спросили Джейн.
-Мы бы просто не узнали об ее существовании. А Третья мировая и правда начнется, и мы об этом узнаем... -–она резко замолчала.
-Но это абсурд, - решительно сказала Катя, - У меня здесь друзья, все из разных стран, и мы все здесь живем в мире...
-Но главам государств этого мира, видимо, не хватает, - едва слышно сказала младшая.
-Простите, девочки, но эту газету надо срочно выбросить, забыть о ней и никому ничего не говорить. Война в наши планы не входит. А мировая - тем более.
-Сегодня вечером в костер брошу, - кивнула Катя.
Снова повисла угрожающая тишина.
-Знаете, а мне сегодня утром Виллэ в любви признался! – засияла вдруг младшая.
-Но... этого не может быть... Он ведь финн, а ты бразильянка... – в смятении протянула Джейн.
Девушки переглянулись. И рассмеялись


Ты смотришь на небо
Это потрясающее ощущение, когда ты видишь такое.
Из-за чего ты сейчас не спишь, дитя? А, футбол... очень важный матч... И теперь ты лежишь в своей уютной комнатке и смотришь на светлеющее небо. Кто там кого победил? Ты не помнишь...
Ты выходишь на балкон. Звезды еще на небе, но луна уже погасла где-то за горизонтом.
Ты осматриваешься.
Внизу дорога. Пустая дорога. На улице никого. Ты вздыхаешь, и в голове лишь одна мысль: «Может, еще кто-нибудь не спит?» Почему именно эта мысль?..
Пожалуй, да – не спит еще кошка. Она сейчас гуляет там, внизу, мягко продавливая пушистыми лапками влажную землю.
Ты смотришь на небо. Оно постепенно розовеет. Ты знаешь, дитя, что не увидишь сам рассвет из-за тяжелой крыши, так не к стати оказавшейся здесь, но ты сумеешь увидеть очаровательные розовые отблески. Ты продолжаешь смотреть на небо.
Нет ни малейших признаков жизни, даже ветра. Только медленно ползет розоватое облако, вытесняя синие. Отправляя их туда, далеко. За экран твоего фильма.
И ты почему-то слышишь, как на другом конце города, через многие километры, в аэропорту, собирается взлетать самолет.
И ты являешь себе этих людей, поднимающихся по трапу. Они, заспанные и радостные, направляются в Турцию или Египет... Почему-то ты видишь их, почти физически ощущаешь...
Ты снова смотришь на небо. Скоро они по нему полетят, дитя. Тебе самой смешно от этой детскости собственных мыслей.
Ты знаешь, что надо спать. Точнее, знала, мое милое дитя. А теперь, думаешь ты, можно дождаться рассвета и с утра напиться энергетика.
Эта ночь... рассвет стоит видеть, это поистине грандиозно и волшебно.
-Но ночь, - говоришь ты вслух, - остается ночью лишь до тех пор, пока облака не станут полностью розовыми.
Это так похоже на отмазку, мое бедное дитя, и ты понимаешь это, но ты снова смотришь на небо. И представляешь, как это вешнее серо-голубое небо один за другим окрашивают в дерзкий розовый лучи восходящего солнца.
Тебе не грустно. Но тебе и не безразлично. Что-то отталкивает тебя отсюда, от этого чуда, от волшебства, от пробуждения жизни, от рассвета.
Ты возвращаешься в комнату, падаешь на кровать, но прежде, чем закрыть глаза и уснуть... словно прощаясь, ты смотришь на небо...